Воин и будущий академик Степан Гордеевич Скоропанов

Порой, размышляя о выдающемся жизненном пути Степана Гордеевича Скоропанова (1910—1999) , невольно ищешь ту точку в его жизни, которая в конечном счете помогла ему достигнуть не только научных высот, но и сформировала его как цельную личность. И каждый раз приходишь к одному и тому же ответу: именно Великая Отечественная война сформировала, закалила то, что было дано природой, что передавалось в семье. Именно война дала С. Г. Скоропанову возможность на протяжении всего времени, чтобы было ему отпущено, пронести ясное понимание ценности и значения человеческой жизни.
Степан Гордеевич был настоящим ровесником войны, память о которой так явственно чтится и сегодня. Он застал и ее «холодную фазу», когда вся страна с тревогой и затаенным страхом смотрела на развернувшиеся в Западной Европе бои и на огненно горячие перипетии военных действий, опалявших нашу землю долгие четыре года.
Горецкий райвоенкомат призвал С. Г. Скоропанова на срочную военную службу за 4 месяца до окончания аспирантуры Белорусской сельскохозяйственной академии, в сентябре 1939 г. Таким же образом той осенью из Горок призвали более 60 человек, которые и составили спецкоманду аспирантов. В основном это были аспиранты разного срока обучения и преподаватели, то есть почти все — ученые, о солдатской жизни знали лишь понаслышке. Горецкий военкомат направил их в Смоленск, оттуда — в Ковров, а затем — во Владимир. Там их приняли и определили в учебную батарею 255-го Отдельного зенитно-артиллерийского дивизиона (ОЗАД) 244-й стрелковой дивизии, где и началась солдатская жизнь будущего академика.
В то время армия была уважительной причиной, но не достаточным основанием расставаться с наукой. Как вспоминал Степан Гордеевич: «Уходя в армию, я переживал за возможный неопределенный исход моей аспирантской подготовки. Мною руководило страстное желание довести дело до конца, для чего в вещевом мешке оказались все материалы для будущей диссертации, но неопределенность будущего угнетала. С первого дня солдатской жизни почти все 2 часа, отводимые на самоподготовку, отдавались диссертационной работе, посвященной новому каучуконосному растению кок-сагызу. Дело подвигалось, но медленнее, чем хотелось, что лишь усиливало нервозность. Своими переживаниями я поделился с комиссаром дивизиона старшим политруком Дементьевым. Он оказался старшим не только по воинскому званию, должности, возрасту, жизненному опыту, но и по умению выслушать человека, понять его беды и найти мудрое решение. Комиссар мне сказал: “Безвыходного положения нет и не может быть. Найдем что-то и здесь”. Через день старшина батареи разрешил мне 1 час работать после отбоя в каптерке. При этом он подчеркнул, что об этом его просил товарищ комиссар. “Предупреждаю, — сказал он, — что за недостачу любой тряпки ты будешь отвечать головой”. Это предупреждение я принял как большой дар. Бюджет моего рабочего времени до конца года возрос примерно на 30 рабочих часов. Плотно были использованы те шесть дней, которые отводил майор Ивашковский на изучение воинских уставов. Это позволило мне завершить работу в установленный срок. 25 декабря 1939 года рукопись диссертации была готова. Возвращаясь к этому, теперь я думаю, что соавторами моей диссертации по праву могут быть комиссар дивизиона и старшина батареи.
Но на пути к цели возникла новая трудность. Во Владимире не нашлось машинистки, чтобы перепечатать рукопись. Пришлось заняться “чистописанием” и переписанную рукопись направить на просмотр научному руководителю в Москву. В конце января 1940 года проф. Иван Степанович Лупинович сообщил, что работу он оценил хорошо, перепечатал ее и отправил Ученому Совету Белорусской сельскохозяйственной академии. Появился, таким образом, еще один соавтор моей диссертации».
Таким образом, в жизни Степана Гордеевича произошел удивительный случай, когда кандидатская диссертация дописывалась в армии, не в генеральском кабинете под светом лампы, стоящей на зеленом сукне, а в обычной солдатской каптерке.
В дополнение к этому научному подвигу сама защита данной работы проходила во время 15-суточной увольнительной. Как говорил Степан Гордеевич, ситуация со щитом или на щите для него имела не метафорический, а самый что ни на есть буквальный смысл: если бы он не получил диплом кандидата наук, по возвращении его ждали гауптвахта и 15 суток ареста. Может быть, этот эпизод помог в полной мере понять, что значит ответственность и неисполнение поручений, и впоследствии прослыть человеком требовательным. Тем не менее бог науки оценил жертвы, принесенные на его алтарь, и защита прошла спокойно и с колоритом. Степан Гордеевич вспоминает: «Пришло 16 апреля сорокового года. Знакомая мне аудитория им. Фрунзе современной БСХА заполнена до отказа: на переднем плане члены Ученого Совета, дальше — аспиранты, студенты. Абсолютное большинство из них знает меня, а я их. Необычно лишь одно. Аудитория им. Фрунзе, традиционное место защиты кандидатских диссертаций, но впервые за сто лет защищающийся — в армейской форме. Это, особенно в начале, придало заседанию необычную значимость, что и подчеркнул председательствующий проф. Н. И. Гребенников. Дальше все шло по трафарету. Прошло свыше полвека, но и теперь я затрудняюсь сказать, что определило мой успех: новизна ли темы, дерзость ли моих ответов на многочисленные вопросы или солдатская форма и знак “Отличник РККА”. Совет единогласно присудил мне ученую степень кандидата сельскохозяйственных наук.
Давняя моя мечта сбылась. В свой 329 ЗАП я вернулся полностью удовлетворенный, с чувством сердечной признательности людям, содействовавшим моим устремлениям, а их оказалось немало. Это комиссар 255 ОЗАД Дементьев, старшина Женя Пименов, комполка Середин, комиссар Чейчис, начальник политотдела корпуса Гритчин, комкор Громадин, не говоря уже о научном руководителе проф. И. С. Лупиновиче. Все они находились на разных должностных ступеньках, никогда до этого не встречались с подобными примерами и отличались разным жизненным опытом. Но всех их объединяло одно — большая человечность, умение понять благородные устремления другого и стать активным участником их претворения».
Тем не менее получение степени кандидата наук коренным образом не сказалось на судьбе Степана Гордеевича. Для гражданской жизни в стране, где количество студентов только перевалило за 700 тысяч, он — кандидат наук, а для армейской жизни — по-прежнему солдат. Самый нижний чин самого нелегкого времени в истории страны. Пройдя через тяжелую защиту кандидатской работы, ему предстояло защитить и свою Родину.
«Незабываемо воскресенье 22 июня 1941 года. Немецкий фашизм внезапно обрушил гигантскую военную мощь на наши города и села. Надолго нарушились все устои привычной мирной жизни и особенно армейской. Это хорошо почувствовала и Москва, в том числе и наш 329 ЗАП. Враг нагло рушил все, что дорого и священно советскому народу. В суровые дни мне часто вспоминалась реакция советских граждан на мирный договор, подписанный нами с Германией в канун войны. Ее главный смысл: опасное это дело. Оно коварно. Каждый день войны приносил все новые подтверждения этому.
Первые дни войны для меня и моих коллег по 329 ЗАП были весьма сложны и противоречивы. Все мы были воспитаны на лозунгах типа “бить врага на его же территории” и вдруг… И все же смятение наших душ быстро сменилось благородной яростью», — вспоминая свои чувства тех дней, Степан Гордеевич как бы говорит и за себя и за своих товарищей, и за всю страну. Слова «смятение наших душ быстро сменилось благородной яростью» могут повторить миллионы советских жителей, постоянно повторял их про себя и, уже парторг 367-го артиллерийского противотанкового полка, рядовой С. Г. Скоропанов. Боевое крещение в те дни проходило не по законам рыцарских романов. Стремительно, жестко, страшно и неумолимо проходили крещение войной вчерашние крестьяне, учителя, поэты и ученые.
«4 октября 1941 года полк в полном составе сосредоточился в районе Одинцова и отправился в Можайском направлении. Вплоть до Кубинки повсеместно москвичи, главным образом женщины, копали противотанковые рвы и возводили другие оборонительные сооружения. А уже, 21 октября, “Доброе утро” нам сказали фашистские стервятники, около десяти из которых почти на бреющем полете оказались у наших позиций. Им ответила зенитная батарея. В первые же минуты четыре из них в 300—400 метрах от позиции красиво горели, напоминая победный фейерверк. Другие “ассы” повернули вспять. Воздушная атака врага захлебнулась. Однако, как это иногда бывает, победа может рождать благодушие. Командование распорядилось кормить солдат. После успешного боя у всех приподнятое настроение, послышались песни, повсюду радость, гомон. И вдруг у наших позиций — колонна вражеских танков. Последовала команда “огонь”. Из уцелевших к этому времени 27 восьмидесятипяток команду выполнила едва ли половина. Кончились снаряды. Отличилась первая батарея. Три танка загорелись. Другие ворвались на наши позиции. Прицельный огонь наших орудий практически был парализован, но два работало. В ход пустили противотанковые гранаты, но их было мало. Танковая атака поддерживалась бомбовыми ударами с воздуха. В неравной смертельной борьбе полк как боевая единица прекратил свое существование. Позже, когда стало известно, что и наш полк был пусть даже небольшой пружинкой в стратегическом механизме, созданном выдающимся полководцем Георгием Константиновичем Жуковым, осуществившим разгром гитлеровской армии под Москвой, мы, чудом уцелевшие, осознали, что формирование таких полков было верным решением. Поставленная задача была реальная и важная, и наш полк, хотя и заплатил дорогой ценой, с честью ее выполнил. Теперь, спустя более полувека, я корю себя за то, что не сохранил в памяти имена тех однополчан, кто пал смертью храбрых 21 октября. В сущности, они-то и отстояли Москву, а вместе с ней и Родину» (см. фрагмент военной биографии С. Г. Скоропанова).

При таких обстоятельствах Степан Гордеевич получил второй урок на всю жизнь: малое дело всегда лежит в основе большого успеха. Так, несмотря на поражения отдельного полка, Москва была спасена. «В 1942 году, уже на Волховском фронте, друзья сообщили мне, что группа личного состава 367-го артполка награждена боевыми орденами и медалями, в том числе и С. Г. Скоропанов. В июне этого года в Кремле товарищ Бадаев вручил мне первый в жизне орден, орден Красного Знамени. Лаконичная запись гласила: за мужество, проявленное под Москвой…».
После того как удержали Москву, Степан Гордеевич четко понял, что он обязательно окажется дома, увидит родной дом, постоит за такой желанной преподавательской кафедрой ставшей родной академии. Но для это нужно сделать еще очень много. «В ноябре сорок первого года остатки 367-го артполка прибыли в район станции Шолья Сарапульского района Удмуртии. Родина, в том числе и Советская Удмуртия, все сильнее сжимали ударный кулак, напрягали свои могучие мускулы и противопоставляли их врагу. В спешном порядке в конце декабря 1941 года наш 367-й артполк, который достоин того, чтобы его назвать Удмуртским, в составе 59-й армии вступил в боевые действия, нанося Шмидту весомый удар за ударом. Огневая мощь полка: 64 стопятидесятидвухмиллиметровых ствола. Дальность полета снаряда — 15 км. 59-я армия Волховского фронта (командующий генерал-лейтенант Коровников, член Военного Совета Лебедев), в подчинение которой входил и 367-й артполк, играла важную роль в беспримерном сражении за Ленинград. Не проводя крупных наступательских операций, армия активно тревожила врага, заставляла его держать на этом участке фронта крупные силы и тем ослаблять его нажим на Ленинград. Особая роль в этом отводилась артиллерии и, в частности, нашему полку. Боеприпасы нам доставлялись регулярно, и мы ежедневно держали врага под огнем. 59-я армия, таким образом, решала свою главную задачу — не давать врагу концентрировать свои силы у Ленинграда. Вскоре враг, видимо, разгадал наши планы, и чтобы парализовать их, перебросил на этот участок фронта соответствующую огневую силу.
И наш полк принял ответные удары, порой довольно чувствительные. Понадобилось чаще менять огневые позиции и придавать им все большую устойчивость. Но и это не всегда спасало».
Всегда, когда человек попадает в период нескончаемого напряжения, единственном средством сохранить равновесие, а порой и рассудок, становятся вещи, которые могут отвлечь от той ситуации, в которой находится человек, а уж тем более солдат, на войне. Как вспоминал Степан Гордеевич, только мысли о науке его и спасали как ученого от военного лихолетья. «Как известно, артиллеристам приходится часто менять огневые позиции, зарываться поглубже в землю на новом участке. По всем этим вопросам командный состав вооружен различными техническими наставлениями. Их цель — инженерными мерками укрепить огневую позицию, сделать ее по возможности неуязвимой. Но эта цель, как правило, не совпадает с интересами агрономического отношения к земле-кормилице, что долгие месяцы болью отдавалось в моем сердце. Я ворчал, критиковал, восставал против такого подхода к нашей прародительнице, но конструктивного выхода не находилось. Вот обычная сценка в батарее: “Что вы, товарищ комбат, делаете? Вы землю портите. Она нас кормит, а вы ее губите.” Это возмущение легко парализовалось вопросом: “А как делать?” Это “как” долго не давало покоя ни мне, ни другим. И все же выход был найден. При оборудовании огневых позиций плодородный слой земли складывался отдельно, а при их смене возвращался в исходное положение. Конечно, это требовало дополнительного труда. Уже к середине сорок второго такая норма стала в полку правилом, и командиры в шутку называли себя военными агрономами».
На войне главное не только сохранить себя, но и банально уцелеть. Может поэтому последние годы войны так часто вспоминаются с нескрываемым волнением. Ты понимаешь, что Мир ты спас, но удастся ли тебе спастись самому. Ведь война только на страницах исторических хроник имеет начало и конец, в жизни солдата война начинается каждое утро и не заканчивается каждый вечер. «В начале 1944 года после контузии в районе г. Луга я навсегда расстался с любимым 367-м полком и 59-й армией. Шагая по госпитальным дорогам, я оказался в команде “выздоравливающих” на Высших курсах усовершенствования политсовета Красной Армии (ст. Петушково под Москвой). Курсы закончить не удалось. Экзамен на зрелость вновь пришлось держать в бою.
Вторая половина 1944 года. Советская земля очищена от фашистской нечисти. Созрели условия для окончательного разгрома немецкого фашизма, выполнения интернационального долга. В октябре—декабре в районе деревни Колодищи, что под Минском, сформирована 29-я артиллерийская дивизия в составе семи бригад разного калибра, в числе которых и самая крупнокалиберная — 203 мм 184-я гаубичская артбригада большой мощности. В далеком прошлом такого рода орудия предназначались для метания камней в стан противника. Прошло время. Изменился облик и повысилась ударная мощь таких орудий. 203-миллиметровая гаубица времен Великой Отечественной войны характеризовалась такими показателями, как высокая скорострельность и точность попадания. Огневая мощь 184-й — в одну минуту более 500 снарядов в любую точку на расстоянии свыше 20 км, каждый из которых нес большую разрушительную силу. Одно орудие перемещалось тракторами — отдельно ствол и отдельно лафет».
Очистив родную землю, забрав ее из рук безумного тирана и отдав в измученные руки землепашцев, нужно было сделать еще одно дело — покончить с идеей. Идеей противной самому естеству ученого, идее превосходства по рождению, а не по тяжкому труду. «В первых числах января сорок пятого года на Сандомирский плацдарм прибыла наша 184-я бригада. Примерно десять дней маршал Жуков отвел ей для “адаптации”. Ориентация в обстановке, топографическая привязка целей, приведение в боевой порядок личного состава и техники. Главная задача бригады — создать более благоприятные условия для наступающих моторизованных советских войск. Для этого надо разрушать оборонительные сооружения противника и подавлять уцелевшие очаги. За отличные боевые действия по прорыву глубокоэшелонизированной обороны немцев на западном берегу Вислы южнее Варшавы Иосиф Сталин приказом № 221 от 16 января 1945 года личному составу бригады объявил благодарность. Бригада была удостоена ордена Кутузова 2-й степени. Многие солдаты и офицеры награждены орденами и медалями, в том числе и автор этих строк — орденом Отечественной войны I степени» (см. фрагмент из описания боевого пути С. Г. Скоропанова).

Последние месяцы войны были особенно колючими. Тут и неприступный Зеелов и знакомство с ФАУ-2, и усталость от войны, но все это было закончено в минуту Победы. Той Победы, которая казалась не только актом военного превосходства, но, как и все замечают, неким мистическим освобождением мира от темных пут. Как вспоминает Степан Гордеевич, это чувство разделялось всеми: «Нашей Победе радовалась и природа. Те весенние дни в Европе, Берлине и его окрестностях были необычайно солнечными, красивыми. Эта красота усиливалась и тем, что после длительной “дружбы” с земляками мы как бы впервые увидели солнце, свет нашей Победы, почуяли себя людьми.
На торжественный митинг, посвященный нашей Победе, впервые за всю войну собрался весь личный состав бригады. Он был коротким, но шумным от пальбы из автоматов и другого личного оружия. Быстро сколотили столы и устроили коллективный ужин. Много пели, вспоминали боевых товарищей, которых унесла война, писали домой письма. Так мы долго готовились к этому торжеству и столь же хорошо торжествовали».
Перечитывая написанное, в очередной раз убеждаюсь, что бог не дает человеку ноши больше, чем он способен вынести. И раз над Родиной в то время нависла угроза немыслимых масштабов, то и людей земля родила невероятной силы духа, восстановивших в кратчайшие сроки страну из руин, поднявших на мировой уровень отечественную науку, накормивших и одевших миллионы людей. Остается только сожалеть, что так преступно мало их уцелело.
Степан Гордеевич Скоропанов закончил войну в чине подполковника в Германии.