Ганна Іванаўна Беляй

<< Вернуться к предыдущей статье
<< ВЕРНУТЬСЯ В НАРОДНУЮ ЛЕТОПИСЬ
Ученица 8 класа СШ № 1 г. Турова
Ксения Красовская
(г. Туров, Гомельская область)

Качается рожь несжатая.
Шагают бойцы по ней.
Шагаем и мы — девчата,
Похожие на парней.
Нет, это горят не хаты —
То юность моя в огне…
Идут по войне девчата,
Похожие на парней.
Ю. Друнина

Анна Ивановна Беляй родилась 1 сентября 1925 года в деревне Переровский Млынок Туровского района, в многодетной семье. Анна Ивановна была восьмым ребенком из девяти детей В 1932 году пошла в школу, а в 1939-м окончила 7 классов и поступила в Мозырское медучилище, где училась по июнь 1941 года. Когда началась война, вся молодежь стремилась на фронт. В числе добровольцев была и Анна Ивановна, которой в то время не было и 16 лет.
Из воспоминаний Анны Ивановны:
«Война снится… Перед глазами всегда война… Кто прошел войну — она будет сниться всегда. 70 лет — война, кровь, слезы… Война — это страх, это кровь, слезы, это смерть, искалеченные судьбы людей. Но этот страх граничит с героизмом, самоотверженным трудом советских людей, мужеством и осмысленным сопротивлением врагу.
1941 год. Я заканчивала Мозырское медучилище. В субботу были танцы в парке над рекой. Веселились, как никогда. Воскресенье. Нам сообщили, что по радио передали — началась война, фашисты напали на Советский Союз. Мы с девочками побежали на площадь. Людей было много, слушали выступление Сталина. Мне еще не было 16 лет. Я многого не могла понять. Но одно было ясно: страна в опасности. Молодежь, в том числе и я, побежала в военкомат. Там было тоже людно. Ничего не понимая, я вернулась на квартиру. Мои подруги собирались домой, они жили ближе к Мозырю, а мне надо было ехать пароходом Киев — Пинск до пристани Переров Туровского района, ехать больше суток. Я твердо решила не ехать домой. Направление на работу мне дали в Мозырскую областную больницу. Но по радио все время слышала, что много молодежи идет добровольно на фронт. Пошла снова в военкомат. Мне отказали по возрасту. В Мозыре тоже почувствовалась война. Стали налетать самолеты, бомбить мосты несколько раз в день.
В больницу стали привозить раненых, а мест нет. Надо было эвакуировать в Киев пароходом. Пароход был трёхэтажный с огромной трубой, на которой был нарисован Красный крест, т. е. не должны были бомбить. Но этот знак был не для фашистов. Погрузка раненых шла целый день, и нас, пять девочек, как я, отправили сопровождать пароход. Раненых было более двухсот человек. У меня и теперь перед глазами этот пароход, стоны, зов: «Сестричка, пить; сестричка, утку…» — и так всю ночь. Плыли мы три ночи, а днем стояли. Встретил нас плавучий госпиталь. Мы переместили больных, а нас поместили в какую-то гостиницу при пристани. Мы немного привели себя в порядок и легли спать. Сколько спали, не знаю. Когда проснулись, нас накормили, и мы пошли смотреть город. Магазины пустые, людей не видно. То там, то здесь налетала «стая черного воронья», и бомбили, бомбили — вой воздушной тревоги не прекращался. Мы тоже забегали в бомбоубежище. На третий день ночью нас катером привезли в Мозырь, а о пароходе я ничего не узнала, так как в этот день меня оформили идти на фронт.
Когда мы вернулись в Мозырь, а это было начало июля, я пошла записываться добровольцем на фронт. Нам дипломов не успели дать, а дали справку, что окончила курс двухгодичного училища, получила профессию «младшая сестра». Я подала свой документ. Его прочитали, о возрасте не спросили, паспорта еще не было, метрики лежали в кармане. 7 июля мне выдали красноармейскую книжку. Итак, я солдат…
Мы все уселись, и нас везли в Калинковичи в военный городок. Медиков разместили в госпитале. Там нас обмундировали, на основании документов присвоили звание старшего сержанта, выдали треугольники, которые я наколола к петлицам. Я носила одежду 44-го размера, обувь — 37-го. Получила все очень большое. Шинель подрезала, рукава завернула, воротник гимнастерки вшила на 6 сантиметров, брюки поднимала под руки и подвязывала бинтом. Сапоги были кирзовые 40-го размера. За плечами вещмешок со сменой белья и сухим пайком. Санитарная сумка, противогаз, скатка шинели и плащ-палатка на плечах у 16-летней девчонки. В санитарной сумке было 20 штук бинтов, 20 индивидуальных пакетов стерильных, косынки, шприцы, уколы морфия, нож типа садовничьего с согнутым носом и очень острый, ножницы большие и малые.
Вот мы прибыли в часть. Это была санчасть 117-го стрелкового полка 23-й дивизии 21-й армии Юго-Западного фронта. Шел конец июля. Нам, мне и моей подружке Лене, там обрадовались, так как в санчасти были один врач-москвич, работал 12 лет педиатром, капитан медсанбата. Фельдшер Бондаренко, кадровый лейтенант медсанбата, рассказал, что сначала они вели оборонительные бои, а потом отступательные и много погибло людей и поранило, в том числе и майора, начальника штаба и командира полка, которого заменил командир батальона, майор. Приехали утром, все было замаскировано. Стояли на окраине леса, держали оборону. Первое крещение: несколько немцев-мотоциклистов на дороге обстреляли наших. К нам в санчасть начали привозить и приносить на носилках раненых разной степени тяжести. Мы с Леной делали уколы и перевязки — все то, что говорили врач и Бондаренко. Ночью отступали пешком на новый рубеж обороны, где удерживали врага, начиная со Столинского района, далее Житковичский, Петриковский районы. В начале августа была в Калинковичах. Здесь на окраине военного госпиталя был размещен полевой госпиталь.
И так мы дошли до реки Днепр. А здесь было вообще что-то невообразимо страшное. Бесконечные обстрелы, бомбежки, саперы не успевали ремонтировать понтонный мост, вода в реке была красная от крови. На третий день наш полк переправился через Днепр. Потом река Десна, все повторилось. После того как форсировали Десну, в районе города Прилуки были затяжные бои и, естественно, много раненых. Везде бои, обстрелы, бомбежки. Все части по возможности держали оборону, размещались в основном лесу. Шел конец августа 1941 года.
Однажды на рассвете пришел командир полка. Нужен был доброволец, который повезет раненых в медсанбат. Все молчали. Я пожалела Бондаренко и говорю: «Я повезу». Раненых со мной отправили 36 человек. Медсанбат, куда мы отправились находился в 12 км от нас. Командир полка сказал, что он меня представит к награде. В общем, ни в том ни в другом лесу медсанбата мы не нашли. В эту ночь я со своими ездовыми отъехала в лес, поели консервы с сухарями, гражданских отпустили искать свою деревню в Пирятинском районе. Впервые спали в телегах. На рассвете в путь. Выехали к большой дороге. Движение восстановилось — значит, мост подремонтировали. Ехали… Где икать своих — неизвестно. Вдруг слышим команду: «Воздух!» Подводы и все движение остановилось, и все — в лес, попадали на землю. Я пробежала несколько метров, упала под очень ветвистое большое дерево. Свист бомб, вой самолетов, стрельба из пулеметов заглушила все, хотелось глубже влезть в землю. А когда пришла в себя, на спине и ногах было много земли. Подняла голову и начала освобождаться от тяжести, не помня, что случилось. Кругом тишина, а небо чистое и голубое. Посмотрела на лес — ни одной зеленой веточки. А на черных обожженных ветках висят чьи-то лохмотья и кишки. Сразу подумала, что мои, потрогала себя — у меня все на месте. С трудом поднялась — правая нога в бедре и спина болят. Я вышла на дорогу и потихоньку пошла искать деревню. Вскоре меня догнали два парня, один рядовой, второй сержант. Я им рассказала, что произошло. Было трудно говорить, язык стал дубовым, и я немного заикалась, почти ничего не слышала. Я поняла, что меня контузило. Пришли мы в большую деревню Городище. Мы немного поели, и я начала дремать. Потом мои попутчики меня разбудили, и я увидела, что со стороны взгорка, окружая деревню, шло очень много танков. Стали бомбить. Кто мог идти, бросились в огороды. Внизу оказалась узкая, но очень глубокая речушка. Я не умела плавать. Уже темнело. Мои попутчики перетащили меня на тот берег. Впереди, прямо через поле, виднелся лес. Лес был окружен, командного состава не было видно. Посреди леса проходила дорога, а метров через сто от нее — непроходимое болото шириной 3 км. Некоторые смельчаки бросались вплавь, говорили, что дна не чувствуется, сплошная тина. Того, кто доплывал до берега — расстреливали, не давая выйти из воды. На деревьях сидели немецкие автоматчики. Те немногие, которые возвращались, все рассказывали. Мы находились в семи километрах от Городища и в двенадцати километрах от города Лубны Сумской области. Было начало сентября. Не было еды. Картошку, тыкву с огорода лесника поели в сыром виде, жевали траву, различные лепестки растений, еловые шишки. Каждое утро лес обстреливала артиллерия, нас страшно бомбили, а днём ехали машины и забирали или расстреливали тех, кто попадался на пути. В одну из ночей мы ушли. Нас было 11 человек. Мы все стали как семья. Когда сделали привал, нам сказали, что танки Гудериана окружили и полностью уничтожили, и пленили весь Юго-Западный фронт, даже для командного состава не было ни одного самолёта.
Мы были в окружении уже более месяца. Заканчивался октябрь. Впервые за эти дни мы ночевали в доме. Нас накормили и уложили спать на печку. Подушки дали, но мы все это убрали, свои вещи под голову положили, так как у нас было много вшей.
Шли в направлении Курска. Я пешком по оккупированной территории прошла около тысячи километров. Дали мне бумажку, пошла в санитарный отдел армии. Мне дали направление в 137-ю стрелковую дивизию, 179-й медсанбат. Там мне выдали новое обмундирование. Мне сказали название деревни, где расположен медсанбат. Шла три дня.
Самым страшным в войну было окружение и отступательные бои 1941–1942 годов. Зима была суровая, снежная, ночью марш-бросок 20–25 километров, дорога в снегу, идти сил нет, засыпали на ходу, а придёшь в деревню — там уже все дома заложены ранеными. Работали по двое суток, а потом нам по очереди давали поспать по 3–4 часа.
Летом 1942 наши войска вели оборонительные бои. В обороне мы стояли под Ливнами, Орловской области, на реке Зуш. Мы находились в 15 километрах от фронта в деревне Кирики. Мне было присвоено звание «старшина медслужбы», с ним я и демобилизовалась в 1945-м.
В Гомельской области наша дивизия освобождала деревню Рудню. Я очень боялась плена, не знаю, почему. Потом освобождали станцию Шатилки, затем Бобруйск. Через 3 дня уехали из Бобруйска. По дороге заметили поваленный столб, очистили от грязи шильду, на которой было написано: СССР — Польша. Так мы вошли в Польшу. Шел уже 1944 г. Раненых у нас было намного меньше, так как в Польше в этом направлении не было больших боев до наступления в январе 1945 года на Восточную Пруссию.
Итак, январь 1945-го г. Наступление на Восточную Пруссию. Наша 48-я армия входила в 3-й Белорусский фронт Черняховского. Командир дивизии — генерал Серебров. Когда взяли Кенигсберг, 3-й Белорусский фронт объединили с Прибалтийским, которым командовал Баграмян.
Мы, медики, работали на всех этапах, начиная с передовых линий фронта и до тыловых госпиталей, не за награды, а за спасение людей».
Страшнее окружения на войне для Анны Ивановны, пожалуй, только тазы ампутированных конечностей, которые приходилось выносить из госпиталей.
Любовь на войне имеет особую форму. И без нее многие бы могли не выжить. И ничего удивительного в том, что молодые, полные оптимизма и надежды на счастливую, послевоенную жизнь девочки нравились сами и симпатизировали другим.
В 1941 году их медсанбат стоял в лесу. Не успевали раненым оказывать помощь, крови не хватало, каждая из медсестричек давно стала добровольным донором.
Послали Аню как-то за кровью, что хранили в отдельном, попрохладнее, месте. Торопится она, пробегает мимо коллеги своей — тезки Ани Коваленко, а та с каким-то парнем разговаривает. Заметила боковым зрением — и ладно.
— Анька, — Павлик так тебе вслед смотрел, — спустя время сообщила тезка, и добавила, — его легко ранили, он командир химроты, и, несмотря на 21 год от роду, — капитан.
Влюбился Павлик, присылал теплые письма Анечке в медсанбат. Чистая, светлая любовь в страшное время войны. И грустью нелепых и несправедливых расставаний.
При первой возможности старался увидеть Анечку. Прискакал как-то на лошади. А у них — собрание. Комиссары собирали средства на танковую колонну. Русские девочки деньги, что платили им, домой посылали, а белоруска Аня послать их на оккупированную территорию не могла, вот и отдала тысячу рублей. Задержалась там. Возвращается, а ей сообщают, так, мол, и так — Павлик ждет. Постояли совсем немножко. Он слез с коня, тогда впервые они поцеловались и простились. «Я на задание», — как будто извинился за короткую встречу.
Ждала, конечно, да вместо Павлика приехал другой.
Мою руки в ординаторской, заходит солдат, слезы на глазах, приблизился и говорит: «Павлик погиб». Как оказалось, его снайпер ранил в щеку, рана стала смертельной… Так потом за всю войну больше и не влюблялась, — грустно улыбается Анна Ивановна.
После войны я вернулась на Родину, работала в Туровской больнице до пенсии. В Турове живу и сейчас. Всего повидала в годы ужасной войны… Но, несмотря, на все ужасы войны, были и хорошие моменты в жизни. Была и дружба, и любовь…
Помню, в 1941 году один раненый солдат подарил мне губную гармошку. Были моменты, когда мы играли на ней, пели и танцевали. Правда, она не очень долго была у меня. Потерялась. Да, мы иногда веселились, потому что мы верили в то, что мы победим! Мы горячо любили свою Родину, и та любовь вселяла в нас силу и веру в победу! Так оно вышло — мы победили в этой ужасной войне, мы выстояли! Очень жаль, что не все вернулись с нее…»
Общий стаж работы Анны Ивановны 52 года. По сути все время на передовой. Ведь от ее опыта, сноровки, умения зависела человеческая жизнь. И как награда — благодарность людей, которым удалось помочь, спасти жизнь, отвести беду.
Более 25 раз сдавала кровь, в том числе будучи на заслуженном отдыхе. Награждена медалью «Почетный донор СССР». За смелость, мужество, профессиональное мастерство, проявленные в годы Великой Отечественной войны, награждена медалью «За трудовую доблесть». Список военных наград дополняют 16 медалей и юбилейных наград в мирное время и более 10 почетных грамот местных, районных и областных структур.
Прошло много лет после войны, но Анна Ивановна помнит всех однополчан и командиров, медперсонал, с которыми приходилось делить и радость побед, и горечь поражений.
Анна Ивановна — уважаемый человек в Турове. Она никогда никому не отказала в помощи, несмотря на свое здоровье. К ней люди обращаются за советом. Она неоднократно принимала участие в различных мероприятиях, сотрудничает с Туровским историко-краеведческим музеем, всегда делится своими воспоминаниями на уроках истории, классных часах, общешкольных мероприятиях в Государственном учреждении образования «Средняя школа № 1 г. Туров».
Это человек большой души, сильной воли, боевого духа. Таким образом, на примере жизненного пути и отваги Анны Ивановны Беляй, мы должны помнить и знать цену Победы, ибо, как говорят мудрые: «Когда войну забывают, начинается новая». Сегодня ветеранов той страшной войны осталось мало. И наш долг — это уважение, низкий поклон и посильная помощь, а также пример борьбы за Родину, будущее, за свободу нашей Беларуси.
Анна Ивановна говорит: «Чтобы не повторялась такая трагедия, молодым надо расти сильными, грамотными, становиться мудрее, стараться познать мир, людей, быть честными и справедливыми с друзьями, воспитывать себя.
Жизнь дается однажды. Надо стараться успеть сделать что-то хорошее в жизни. Надо ценить, уважать родителей, учителей, близких. Очень больно, когда видишь, как молодые бьют витрины, ломают столы, скамейки, ходят пьяные. Надо беречь свою семью. Если будут крепкие и дружные семьи, то и страна будет крепкой».
Я считаю, что Анна Ивановна — это человек, который не жалел своей жизни для Родины. Ныне ветеран Великой Отечественной войны и ветеран труда, она до сих пор остается патриотом, истинным гражданином своей страны.
Несмотря на столь юный возраст в годы войны, она проявила свои лучшие человеческие и профессиональные качества в оказании медицинской помощи больным и раненым. И это действительно истинно христианский подвиг любви и верности своей Родине, близким, друзьям…